Безобразны и огромны,
Скалы смотрят на меня
Словно скопище чудовищ,
Что давно окаменели.
Странно. Точно двойники.
Тучи серые над ними
Слабое отображенье
Этих каменных фигур.
Водопад вдали бушует.
Между сосен воет ветер.
Слышен гул неумолимый,
Как отчаянье — ужасный.
Место дико и пустынно.
На вершинах дряхлых елей
Стаи черных галок машут
Онемелыми крылами.
Близ меня идет Ласкаро,
Бледен, мрачен, молчалив, —
Так в сопровожденьи смерти
Выступает сумасшедший.
Край пустынный безобразный,
Или проклят он? Быть может.
Кровь я вижу на корнях
Дерева того, калеки?
Это хижина, наверно,
От стыда зарылась в землю,
И соломенная крыша
Смотрит робко на тебя.
Этой хижины хозяин —
Отпрыск племени каготов,
Что давно влекут впотьмах
Жалкое существованье.
|
|
В сердце басков и поныне
Отвращение к каготам
Сохраняется — наследье
Векового суеверья.
И в соборе их, в Баньере,
Есть калитка потайная,
Что была, как мне сказал
Сторож, дверью для каготов.
Им когда-то воспрещалось
Проходить в другие двери,
И они в обитель бога
Только крадучись входили.
Там, на низенькой скамейке,
Одинок, кагот молился,
Отделенный от других
Прихожан, как зачумленный.
Но зато святые свечи
Века нашего сияют,
Злую тень средневековья
Разгоняет этот свет.
Бросив на дворе Ласкаро,
Я вошел под низкий свод
Хижины кагота. Руку
Дружески я подал брату.
И поцеловал ребенка
На руках его жены,
Что сосал ей грудь, похожий
На большого паука.
|