От бесовских наваждений
Мы спускаемся в долину;
Наши ноги очутились
Вновь на почве позитивной.
Прочь, ночные привиденья,
Лихорадочные грезы!
Мы опять благоразумно
Обратимся к Атта Тролю.
Средь детей своих в берлоге
Старый, лежа, почивает
И, как праведник, храпит;
Наконец, зевнул, проснулся.
Рядом младший, карнаухий,
Чешет голову себе,
Как поэт, что ищет рифму,
И скандирует он лапой.
Тут же рядом, в нежных грезах,
На спине лежат фигуры
Двух четвероногих лилий,
Дочерей любимых Троля.
Что за грезы взволновали
Незапятнанные души
Этих девственниц медвежьих?
Взоры их слеза туманит,
И особенно у младшей,
Самой томной. В юном сердце
Зуд почувствовав, она
Верит в силу Купидона.
Да, стрела малютки-бога
Шкуру ей пронзила в миг,
Как явился ей — о, небо! —
Человек, ее избранник.
Человек тот — пан Шнаппанский;
При великой ретираде
Он ей встретился, бегущий
Как-то утром по горам.
Скорбь героев мучит женщин,
А у нашего героя
На лице был отпечатан
Злой финансовый недуг.
Капитал его походный —
Двадцать два блестящих гроша,
Что в Испанию привез он,
Был захвачен Эспартеро.
Даже и часов фамильных
Он не спас. Они остались
В Пампелуне, в ссудной кассе,
Ценные, из серебра.
Улепетывая спешно,
Победил он много лучше,
Чем отряд враждебный, сердце,
Сам не ведая о том,
Да, медведица влюбилась
В вековечного врага:
Знай отец про эту тайну, —
Как бы страшно заревел он!
Как тот старый Одоардо,
Что Эмилию Галотти
Заколол в своей мещанской
Гордости, так Атта Тролль
Лучше дочь свою убил бы
Собственной своею лапой,
Чем позволил ей склониться
На плечо такого принца.
|
|
Но сейчас так умиленно
Он настроен, не желает
Розу-дочь губить, покуда
Лепестков не свеет вихрь.
Умиленный Атта Троль
Средь детей лежит в берлоге,
Чуя смерть, он размышляет
О потустороннем мире.
«Дети! — он вздохнул, и слезы
Навернулись на глаза, —
Дети, путь земной мой кончен,
Нам приходится расстаться.
Посетил сегодня в полдень
Сон пророческий меня,
И душа вкусила сладкий
Трепет близящейся смерти.
Я совсем не суеверен.
Не простак. Но ведь бывают
Меж землей и небом вещи,
Непонятные и мудрым.
В размышлениях о мире
И судьбе, зевнув, заснул я.
И мне снилось, что лежу
Я под деревом огромным.
И с ветвей его катился
Вниз прозрачный белый мед
В пасть открытую мне прямо.
И блаженство ощущал я.
Вверх взглянул я, упоенный.
И увидел на верхушке
Семь иль восемь медвежаток,
От сучка к сучку порхавших.
Эти нежные созданья
Были в розовато-красных
Шкурах, и за их плечами
Бились шелковые крылья.
Да, у розовых медведей
Были шелковые крылья.
Нежно пели их, как флейты,
Неземные голоса.
И от пенья холодела
Шкура, и душа из шкуры
Вылетела, словно пламя,
И в лучах умчалась в небо».
Так сказал дрожавшим, мягким,
Всхлипывавшим тоном Троль.
Смолк тоскливо на мгновенье.
Но внезапно уши зверя
Вздрогнули и навострились;
С ложа он вскочил с блаженной
Дрожью, радостно рыча:
«Дети, слышите вы звуки?
Это ли не сладкий голос
Вашей матери? Конечно,
Я узнал рычанье Муммы.
Мумма, черная ты Мумма!»
Так сказал и, как безумный,
Атта Троль рванулся прочь
Из берлоги на погибель.
Ах, на горе он рванулся!
|
