Ронсеваль, долина славы,
Чуть твое услышу имя,
В сердце вновь благоухает
Голубой цветок поблекший.
Поднимаются, мерцая,
Отошедшие столетья,
Смотрят очи привидений
На меня, и я пугаюсь.
Звон и грохот. Сарацины
Защищаются от франков!
Как отчаянно звучит,
Окровавлен, рог Роланда!
И в долине Ронсеваля,
Возле трещины Роланда,
Окрещенной так затем,
Что герой, ища дорогу,
Верным старым Дюрандалем
Разрубил утес отвесный,
И следы его удара
Вплоть до наших дней остались,
Там, в ущельи каменистом
И кустарником обросшем,
В диком ельнике укрыт,
Атта Троль лежит в берлоге;
Он в кругу своей семьи
Отдыхает от тревоги
Бегства дикого, от плена
И публичных выступлений.
О, отрадное свиданье!
Он детей нашел в берлоге.
Где воспитывал их с Муммой:
Четырех сынков, двух дочек.
Две девицы белокуры,
Точно пасторские дочки;
Рыжи мальчики, но младший,
Карнаухий, тот — брюнет.
Этот младший был любимцем
Муммы, и она, играя,
Откусила сыну ухо
И, любя, его сожрала.
Удивительнейший мальчик!
И к гимнастике способен, —
Кувыркается не хуже,
Чем гимнаст великий Масман.
По-природному воспитан,
Знает лишь родной язык,
И жаргона греков, римлян
Никогда не изучал.
|
|
Вольный, бодрый и веселый,
Мыла он не переносит,
Презирает умыванье,
Как гимнаст великий Масман.
Удивительнейший мальчик!
Он на дерево влезает
Вдоль крутых отвесных скал,
Замыкающих ущелье.
Он ползет на ту вершину,
Где его семья ночами,
Собираясь вкруг отца,
Наслаждается прохладой.
И старик свою охотно
Им рассказывает жизнь,
Сколько зрел людей, народов
И как много претерпел,
По примеру Лаэртида,
Что в одном лишь с ним не схож
С ним блуждала Пенелопа,
Черная его супруга.
И рассказывает также
Об успехе несравненном,
Что своим искусством танцев
Он снискал среди людей.
Говорит, что стар и млад
Восхищались и дивились,
Как плясал он на базарах
Под сладчайший звук волынки.
И в особенности дамы,
Многоопытные в танцах,
Бурно так рукоплескали,
Так поглядывали нежно.
О, тщеславие артиста!
Ухмыляясь, грезит старый
О былом, когда являл он
Перед публикой талант.
Опьяненный вдохновеньем,
Он решает показать,
Что не жалкий хвастунишка,
А танцор он несравненный.
Поднимается внезапно
И стоит на задних лапах,
И танцует, как бывало,
Главный танец свой, гавот.
И, разинув пасти, молча
Созерцают медвежата,
Как занятно их родитель
Скачет в месячном сияньи.
|
