|
АА рассказала: 1-е окно (со стороны, противоположной калитке) было окном ее комнаты. Следующее окно - библиотеки. 3-е - среднее - окно фальшивое, было раньше, осталось им и теперь. Два других окна - окна гостиной. Во 2-м этаже жил Лева.
|
|
Подошли к калитке. АА показала мне жестяную доску с этой стороны дома. На доске масляными красками: "Дом А. И. Гумилевой"... Эта доска с надписью так и осталась отдельной - легла с другой стороны мозга, не с той, с которой улеглись все впечатления от сегодняшней поездки... Не знаю почему, но, вспоминая эту поездку, я могу сопоставить, взять рядом, назвать вместе два любых предмета - книжку Мандельштама и Детскосельский вокзал, синий ободок тарелки, из которой я обедал, и арку Гостиного двора, но эта доска существует в моей памяти отдельно, она ни с чем не может ужиться, она -отшельница. За углом электрической станции, по пересекающей Малую улице, находится дом Тирана, "где Николай Степанович одно время жил...".
|
|
Май, 1925 |
|
АА: "У Коли желтая комната. Столик. За этим столиком очень много стихов написано. Кушетка, тоже желтая, обитая. Часто спал в библиотеке на тахте, а я на кушетке у себя. Стол мой, 4 кожаных кресла были у меня в комнате. Все из Слепнева привезла, красного дерева. Кресло - карельской березы.
Кабинет - большая комната, совсем заброшенная и нелюбимая. Это называлось "Абиссинская комната". Вся завешана абиссинскими картинами была. Шкуры везде были развешаны".
Комната АА ярко-синяя, шелковая обивка, сукно на полу, какой-то зверь у кушетки лежал (выдра?).
Все это до осени 15 года. А с весны 16-го все было иначе. Комнаты АА и Николая Степановича сданы родственнице (Миштофт). АА переехала в кабинет, а Николай Степанович жил наверху в маленькой комнате.
|
|
"Все очень плохо было, только моя комната была сделана со вкусом. Белые обои были...
Когда жили в Царском Селе, Николай Степанович ездил в город, почти каждый раз привозил 1 - 2 книжечки и говорил, что хочет иметь в своей библиотеке все русские стихи. Не мог равнодушно видеть их у букинистов".
Ниже в дневнике изображен план квартиры и расположения мебели в комнатах, сделанный Лукницким, а дальше - рисунок Ахматовой с расположением комнат и мебели в той комнате, которая называлась библиотекой. (Опись сделана под диктовку Ахматовой. - В. Л.).
|
|
Полки со стихами. На полке - избранные модернисты (Сологуб, Брюсов и др.). Тут же стояли книжки Ахматовой и Гумилева.
АА, улыбнувшись: "Когда я на Колю сердилась, я вынимала его книги с этой полки и ставила на другую, а на других были сотни книг - из тех, которые присылались в "Аполлон" для отзыва, и т. п. - всякой дребедени".
Узкие и высокие полки, на которых стояли Брокгауз и Эфрон и классики.
Диваны, которые Николай Степанович называл "тахтами". Над высоким диваном висел портрет Жореса ( ?- В. Л.).
Стол круглый, коричневый. Обои - коричневые и занавески коричневые на окнах... Полки - светлые, полированные... "Кресло там было кожаное, огромное... два, кажется, кресла было, кажется, я там одно пририсовала от своих щедрот..."
|
|
Осенью Гумилев стал постоянно бывать в Петербурге - встречался с сотрудниками редакции "Аполлон", иногда обедал с ними в ресторане "у Лейнера", обдумывал планы создания новой литературной организации - "Цеха Поэтов", стал обсуждать свои планы с поэтом С. М. Городецким.
|
|
Еще задолго до этого - в 1909г., как уже говорилось, наметился кризис внутри символизма, "когда пришедший к логическому концу символизм задыхался в мистическом тупике и метафизических умствованиях, и поэтическая молодежь уже ясно отдавала себе отчет в том, что дальше танцевать на символическом канате над бездной мироздания не только рискованно, но и бесполезно, ибо зрители, которым наскучили картонные солнца и звезды, наклеенные на черном коленкоре символического неба, начали зевать и разбегаться".
|
|
Прекратил существование журнал "Весы", вокруг которого группировались символисты. В только что созданном "Аполлоне", казалось бы близком по духу "Весам", ни Брюсов, ни Белый, ни Бальмонт, как, впрочем, и другие "весовцы", не обрели настоящего пристанища. В итоге между Брюсовым, считавшим поэзию только искусством, и Вяч. Ивановым, возлагавшим на нее еще и религиозно-мистические функции, возникли серьезные разногласия. А у Гумилева, считавшего, что слово должно выражать то, что оно означает, без надуманных, эфемерных, потусторонних символов, уводящих живое слово в заумь, - с ними обоими.
|
|
Основатель и главный редактор журнала С. Маковский предугадал в Гумилеве - своем активном помощнике в создании журнала - бескомпромиссного, преданного сотрудника, а позже поручил поэту руководство отделом критики, несмотря на отрицательное отношение к этому Вяч. Иванова.
|
|
На заседаниях "Общества ревнителей художественного слова" в редакции "Аполлона" поэты читали стихи, спорили, выступали с докладами по вопросам поэзии.
Выступления публиковались на страницах "Аполлона"; в частности, доклады А. Блока и Вяч. Иванова о символизме были опубликованы в "Аполлоне", No 8, в 1910 году и раск
В течение двух с лишним лет Гумилев пересматривал, вынашивал, высказывал в своих выступлениях собственные взгляды на поэзию, доказывая несостоятельность символизма, независимо от внутренних трений и разногласий, и предсказывал рождение нового литературного течения.
20 октября в квартире С. М. Городецкого (Фонтанка, 143, кв. 5) состоялось первое собрание "Цеха Поэтов", на котором был утвержден состав членов. Ахматова, Блок, Гумилев читали в тот вечер стихи...
|
|
Из дневника Блока. "Перед вечером пришел Пяст... Долго говорил я ему о создавшемся положении с Вячеславом Ивановым и с Аничковым 20 октября 1911 г. Потом мы втроем с Любой пошли к Городецким. Люба в новой лиловой бархатной шубке.
Безалаберный и милый вечер... *** Е. Ю.33 читает свои стихи и танцует. Толстые - Софья Исааковна похудела и хорошо подурнела, стала спокойнее, в лице хорошая человеческая острота. Тяжелый и крупный Толстой рассказывает, конечно, как кто кого побил в Париже. <...>.
Молодежь. Анна Ахматова. Разговор с Н. С. Гумилевым и его хорошие стихи о том, как сердце стало китайской куклой <...>.
...Было весело и просто. С молодыми добреешь".
|
|
В "Цех" входили поэты различных направлений (в письме Брюсову Гумилев говорит о 26 членах), но некоторые из них - О. Мандельштам, А. Ахматова, В. Нарбут, М. Зенкевич, С. Городецкий, Василий Гиппиус, Е. Кузьмина-Караваева - образовали некое ядро, сгруппировавшись вокруг идей Гумилева. "Цех Поэтов" пробовал свои силы. Еще не было ни четкой программы, ни планов - в общем, никаких серьезных организационных действий пока не предпринималось. Собирались, читали стихи, разговаривали о поэзии и ждали: нужно ли будет продолжать или нет, скучно им вместе или нет? Скучно не было - встречи становились частыми, постепенно они стали необходимыми.
|
|
Второе заседание "Цеха Поэтов" состоялось 1 ноября у Гумилева в Царском. На следующий день Гумилев уехал в Финляндию проведать находящуюся в санатории и уже смертельно больную Машу Кузьмину-Караваеву.
|
|
Ноябрь, декабрь - частые заседания "Цеха Поэтов", заседания "Академии стиха", работа в редакции "Аполлона", проводы Маши Кузьминой-Караваевой в Италию на лечение... Стихи, переводы, статьи... За это время Гумилев сблизился с О. Э. Мандельштамом. Именно в "Цехе" эта дружба закрепилась навсегда.
|
|
|