| |
|
Конверт с надписью "Здесь" шел из одной петроградской почты в другую. Почтальоны хорошо знали адрес. Еще совсем недавно семейство Рейснер издавало журнал "Рудин", где, по очень резкому свидетельству Блока, отец писал "всякие политические сатиры", мать - рассказы, "пропахнувшие "меблирашками"", а дочь - "стихи и статейки". Каждый день приходила солидная пачка писем. В основном - ругательных...
|
|
|
Очень скоро Лариса начнет сотрудничать в легально-марксистской горьковской "Летописи", которая именно в это время печатает первые рассказы Бабеля, поддерживает Маяковского, а в 1918 г. вступит в Коммунистическую партию.
|
|
|
Она чрезвычайно быстро разобралась в событиях. Не многие интеллигенты могли тогда так четко представить себе их ход. Уже в конце 1916 года Лариса писала родителям с Волги: "За Россию бояться не надо, в маленьких сторожевых будках, в торговых селах, по всем причалам этой великой реки - все уже бесповоротно решено. Здесь все знают, ничего не простят и никогда не забудут..."
|
|
|
И чуть позднее на этой самой Волге Лариса Рейснер стала комиссаром разведотряда при штабе армии (широко известно, что она была прообразом Комиссара в "Оптимистической трагедии" Вс. Вишневского).
|
|
|
В начале ноября 1916г. Гумилев пишет из действующей армии: "...больше двух недель, как я уехал, а от Вас ни одного письма. Не ленитесь и не забывайте меня так скоро, я этого не заслужил. Я часто скачу по полям, крича навстречу ветру Ваше имя, снитесь Вы мне почти каждую ночь. И скоро я начинаю писать новую пьесу, причем, если Вы не узнаете в героине себя, я навек брошу литературную деятельность".
|
|
|
Приходит ответ от Л. Рейснер: "Мне трудно Вас забывать. Закопаешь все по порядку, так что станет ровное место, и вдруг какой-нибудь пустяк, ну, мои старые духи или что-нибудь Ваше - и вдруг начинается все сначала и в историческом порядке..."
|
|
|
Ларису Рейснер нетрудно понять. Гумилев не принадлежал к числу легко забывающихся людей Знаменитый поэт. Храбрый солдат. Несмотря на молодость - глава модной поэтической школы. Кроме всего прочего, Гумилев обещал для "Летописи" пьесу. "...Заказанная Вами мне пьеса (о Кортесе и Мексике) с каждым часом вырисовывается передо мной ясней и ясней. Сквозь "магический кристалл" (помните, у Пушкина) я вижу до мучительности яркие картины, слышу запахи, голоса. Иногда я даже вскакиваю, как собака, увидевшая взволновавший ее сон. Она была бы чудесна, моя пьеса, если бы я был более искусным техником..."
|
|
Красный идол на белом камне
Мне поведал разгадку чар,
Красный идол на белом камне
Громко крикнул - Мадагаскар!
|
|
"...Я знаю, что на Мадагаскаре все изменится. И я уже чувствую, как в какой-нибудь теплый вечер, вечер гудящих жуков и загорающихся звезд, где-нибудь у источников в чаще красных гвоздик и палисандровых деревьев, Вы мне расскажете такие чудесные вещи, о которых я только смутно догадывался в мои лучшие минуты...", - пишет ей Гумилев.
Лариса Рейснер тоже была непоседой: "Ах, привезите с собой в следующий раз поэму, сонет, что хотите, о янычарах, о семиголовом цербере, о чем угодно, милый друг, но пусть опять ложь и фантазия украсятся всеми оттенками павлиньего пера и станут моим Мадагаскаром, экватором, эвкалиптовыми и бамбуковыми чащами", - читаем мы в ответе Рейснер, написанном в тон Гумилеву.
Между тем письма в обеих сторон становятся все нежней... "Лери" и "Гафиз" - так они обращались друг к другу.
"На все, что я знаю и люблю, я хочу посмотреть, как сквозь цветное стекло, через Вашу душу, потому что она действительно имеет свой особый цвет. Я помню все Ваши слова, все интонации, все движения, но мне мало, мало, мне хочется еще. Я не очень верю в переселенье душ, но мне кажется, что в прежних своих переживаниях Вы всегда были похищаемой Еленой Спартанской, Анжеликой из Неистового Роланда и т. д. Так мне хочется Вас увезти. Я написал Вам сумасшедшее письмо, это оттого, что я Вас люблю. Ваш Гафиз".
|
|
|
"Застанет ли Вас мое письмо, мой Гафиз?.. Не сегодня, завтра начнется февраль. По Неве разгуливает теплый ветер с моря - значит, кончен год (я всегда год считаю от зимы до зимы) - мой первый год, не похожий на все прежние: какой он большой, глупый, длинный - как-то слишком сильно и сразу выросший. Я даже вижу на носу массу веснушек и невообразимо длинные руки. Милый Гафиз, как хорошо жить".
|
|
|
Предчувствие не обмануло Рейснер. Пройдет совсем немного времени, и будет "год, не похожий на все прежние". Грянет Февральская революция. Порядок, господствовавший сотни лет, рухнет с фантастической быстротой, самодержец всея Руси будет свергнут, и весь уклад жизни мгновенно изменится.
|
|
|
Опередим чуть-чуть время и скажем, что в апреле 1917г. состоялась их последняя встреча. О чем говорили они на этот раз - кто знает! Скорее всего, не о Мексике и не о Мадагаскаре... Больше Гумилев писем не писал, послал две открытки с канцонами. Гафиз превратился сначала в "Н. Г.", "Н. Гумилева" и, наконец, в "преданного Вам Н. Гумилева". В последней коротенькой открытке, посланной из Швеции, по дороге в Лондон, он пишет: "Развлекайтесь, но не занимайтесь политикой".
|
|
...Волшебница, я не случайно
К следам ступней твоих приник,
Ведь я тебя увидел тайно
В невыразимый этот миг.
Ты розу белую срывала
И наклонялась к розе той,
А небо над тобой сияло
Твоей залито красотой.
|
|
|
И вот перед нами - последнее письмо Рейснер Гумилеву:
|
|
"...В случае моей смерти, все письма вернутся к Вам. И с ними то странное чувство, которое нас связывало и такое похожее на любовь.
И моя нежность - к людям, к уму, поэзии и некоторым вещам, которая благодаря Вам - окрепла, отбросила свою собственную тень среди других людей - стала творчеством. Мне часто казалось, что Вы когда-то должны еще раз со мной встретиться, еще раз говорить, еще раз все взять и оставить. Этого не может быть, не могло быть. Но будьте благословенны Вы, ваши стихи и поступки. Встречайте чудеса, творите их и лучше, чем прежде, потому что действительно есть Бог. Ваша Лери".
|
|
|
