| |
| Из дневника Лукницкого |
| 12.12.1924 |
|
|
"Сказку о Золотой Свинке" Н. С. читал О. Мандельштаму в морском автомобиле Павлова, во дворе Смольного, куда Павлов завез, обещая достать спирт. "Спирта он, конечно, не достал, а мы (Гумилев и Мандельштам. - В. Л.), чтоб занять время, вот занялись "сказкой"". Читал на память.
|
|
В поезде командующего Гумилев отправился из Петрограда в Севастополь. Весь месяц прошел в поездке. В Севастополе жили в вагоне. Познакомился там с поэтом Сергеем Колбасьевым, служившим на флоте. Колбасьев предложил Гумилеву пройти на катере в Феодосию. Поездка заняла два дня; тогда Гумилев и встретился с Волошиным.
В Севастополе он сумел издать сборник стихов "Шатер" и даже привезти
Несколько готовых экземпляров в Петроград. Весь тираж доставил позже С. Колбасьев.
|
|
| Из дневника Лукницкого |
| 12.12.1924 |
|
|
О. Мандельштам: "В Севастополе, в военно-морской типографии, во время стоянки поезда, широким жестом главнокомандующего или же пронырливостью услужливого Павлова, было приказано в одну ночь напечатать книжку, и она была напечатана в 50 экземплярах..."
|
|
|
|
|
| Из стихотворения "Нигер" |
Из стихотворения "Сахара" |
...А вокруг города, точно горсть виноградин,
Это - Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту,
Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,
Точно бой барабанов, он будит мечту.
Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,
Чье дыханье пьяней бальзамических смол,
И фонтаны в садах и кровавые розы,
Что венчают вождей поэтических школ...
Сердце Африки пенья полно и пыланья,
И я знаю, что если мы видим порой
Сны, которым найти не умеем названья,
Это ветер приносит их, Африка, твой!
|
И быть может, немного осталось веков,
Как на мир наш, зеленый и старый,
Дико ринутся хищные стаи песков
Из пылающей юной Сахары.
Средиземное море засыпят они,
И Париж, и Москву, и Афины,
И мы будем в небесные верить огни,
На верблюдах своих бедуины.
И когда наконец корабли марсиан
У земного окажутся шара,
То увидят сплошной, золотой океан
И дадут ему имя: Сахара.
|
|
|
|
И. Бунина (24.12.1924)59: "По дороге из Севастополя в Петроград Гумилев во время пребывания в Ростове-на-Дону (несколько часов) зашел в театр, где были артисты, и спросил, с кем бы мог поговорить. Ему ответили: "Мы все здесь". Гумилев: "Я автор пьесы "Гондла"!" Все повскакали, бросились к нему".
|
|
|
О том, что в Ростове-на-Дону шла "Гондла", Гумилев прочитал на афише у вокзала и, зная, что поезд простоит несколько часов, отправился в театр.
|
|
|
На обратном пути Гумилев на несколько дней остановился в Москве - был в Московском Союзе поэтов. Ночевал во Дворце искусств у А. Адалис60, встречался с бывшим хозяином "Бродячей собаки" и "Привала комедиантов" Борисом Прониным, был у него вместе с Н. А. Бруни, О. Мочаловой, Ф. Сологубом. Читал там шуточную поэму о петербургских поэтах. На следующий день уехал в Петроград.
|
|
|
Из воспоминаний Г. Лугина61:
|
|
"В июле приехал в Москву Гумилев. Гумилев читал свои стихи в "Кафе поэтов" и вышел из этого испытания с честью. Читал, как обычно, - чуть глуша голос, придавая ему особую торжественность. Скрестив руки, вернее, обхватив локти и чуть приподняв плечи, бросал он с эстрады свои строки. Стихи врезались в память, подчиняли себе, смиряли буйную вольницу презентистов, эгоцентристов, евфуистов и ничевоков, разбивших в этом кафе свое становье.
Толпившиеся на этом проходном дворе богемы литературные школяры, хоть и были отрицателями, но достигли определенного возраста и Гумилева слушали внимательно. Гумилев читал "Молитву мастеров":
|
|
...Храни нас, Господи, от тех учеников,
Которые хотят, чтоб наш убогий гений
Кощунственно искал все новых откровений...
...Что создадим мы впредь, на это власть Господня,
Но что мы создали, то с нами по сегодня.
|
|
Прочтя "Молитву", Гумилев сухо отклонил приглашение послушать ничевоков и направился к выходу. Ему и его спутникам следовало подумать об ином - где ночевать?
Беседуя о слышанном, перебрасываясь словами, пробирались мы к выходу под необычный аккомпанемент. Кто-то неподалеку - должно быть, "про себя", но вслух - читал стихи Гумилева. Одно стихотворение сменялось другим. Набегавшие валы лирической пены казались декламационной фантасмагорией.
Стихи Гумилева читал не бледный юноша, не литературный денди, не истомленная ночными бдениями девушка. Стихами Гумилева опьянялся мужчина в кожаной куртке и в галифе казенного сукна. Крепко пришитая к плечам голова, крупные черты лица, обрамленного черной бородой, чуть кривоватые под тяжестью тела, мускулистые, в обмотках, ноги. Лицо библейского склада.
- Это что за Самсон? - вырвалось у Гумилева.
- Вас не удивляет, что я читаю ваши стихи? - спросил незнакомец.
- Нет, - церемонно ответил Гумилев.
- Мне запомнились все ваши стихи, - расплылся в улыбке незнакомец.
- Это меня радует. - И Гумилев, прощаясь, протянул незнакомцу руку.
Тот по-прежнему просто, пожимая протянутую руку, называет себя:
- А я Блюмкин62...
Стаяла чуть торжественная напыщенность Гумилева. По-юношески непосредственно вырвалось:
- Вы - тот самый?
- Да, тот самый.
И снова рукопожатия и слова Гумилева, чуть напыщенные и церемонные:
- Я рад, когда мои стихи читают воины и сильные люди".
Ночевать предстояло у Бориса Пронина. Путь лежал по бесчисленным московским переулкам - кривоколенным, с тупичками, выгибами, площадками. Гумилеву был чужд этот "город вязевый". Он не понимал его, не любил. Всю дорогу Гумилев говорил о Блюмкине, вспоминая и других своих читателей - "сильных, злых и смелых" воинов и охотников, любивших его стихи. "Это все потому, что я не оскорбляю их неврастенией и не унижаю душевной теплотой".
|
|
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи...
|
|
|
Эти строки - о той московской ночи, о встрече двух будущих смертников".
|
|
|
