На одной из генеральных репетиций было очень весело, много пили. Гумилев подошел ко мне и с видом вызывающего на дуэль сказал, что нам нужно, наконец, объясниться. Я удивился. Он пояснил, что ему известно то, что я распространяю для него. Я рассмеялся и сказал, что это глупая сплетня, он сразу поверил, переменил настроение, и мы весело пошли смотреть балерин, которых привез для балетных номеров Фокин8.
В этот вечер большая часть участников перепилась. Все сидели на сцене за длинным столом. Гумилев разводил руками и произносил какие-то звуки. Я ему подсказывал слова. Публика свистала. Спектакль кончился скандалом, потому ли, что не удался, потому ли, что это была модернистическая постановка - не знаю9.
С этих пор начался период нашей настоящей дружбы с Гумилевым, и я понял, что все его странности и самый вид денди - чисто внешни.
Я стал бывать у него в Царском Селе. Там было очень хорошо. Старый уютный особняк. Тетушки. Обеды с пирогами. По вечерам мы с ним читали стихи, мечтали о поездках в Париж, в Африку.
Заходили царскоселы, и мы садились играть в винт. Гумилев превращался в завзятого винтера, немного важного. Кругом помещичий быт, никакой Африки, никакой романтики.
Весной 1909 года мы с ним часто встречались днем на выставках и не расставались весь день. Гуляли, заходили в кафе. Здесь он был очень хорош, как товарищ. Его не любили многие за напыщенность, но если он принимал кого-нибудь - то делался очень дружным и верным, что встречается может быть только у гимназистов, в нем появлялась огромная нежность и трогательность.
В то время был задуман "Аполлон". В его создании Гумилев сыграл главную роль. Он познакомился с Сергеем Константиновичем Маковским, которому очень импонировал своей светскостью, французским языком и цилиндром. Он собрал у себя Курмина, меня, Волошина, Маковского и других и показывал нам Анненского, которого мы, к стыду своему, тогда совершенно не знали.
Маковский был совершенно неграмотным в области современной литературы и очень пленился, узнав, что существует такая модернистская литература.
Гумилев имел большое и твердое воздействие на него. Вообще он отличался особенными организационными способностями и умением "наседать" на редакторов, когда это было нужно. Та" ким образом он "сварганил" свое дело.
В ту весну было большое оживление. Собрались предварительные заседания "Аполлона". Затем мы расширяли свою платформу и переходили из "Весов" и "Золотого Руна"10 в другие журналы. Везде появлялись стайками. Остряки говорили, что мы ходим во главе с Гумилевым, который своим видом прошибает двери, а за ним входят другие.
Так, например, когда его пригласили в газету «Речь», он протащил за собою и всех нас, и помню, ставил какие-то условия, чтобы писали только мы в литературном отделе. Он умел говорить с этими кадетами, ничего не понимавшими в литературе я им импонировал. Так же мы вошли и в "Русскую Мысль"11.
Это было время завоеваний. Гумилев не любил газет, но его привлекало завоевание их, только как укрепление своих позиций.
Стояла весна ожиданий и надежд. Анненский чаровал нас ораторскими разговорами с Вяч. Ивановым. Это было очень интересно. Тогда же вышел No 1 журнала "Остров". Я написал рецензию на него в "Речи".
На лето мы разъехались, чтобы встретиться осенью в редакции "Аполлона" в особняке, помещавшемся на Мойке12. Отделом прозы там заведовал Кузмин, стихами - Гумилев, а я театральным отделом. Лукомский13, кажется, - художественным отделом, но он далек был от нашей компании.
Из редакции мы, и Зноско-Боровский с нами, ходили поблизости обедать в ресторан "Альбер". В это время начинал печататься граф А. Н. Толстой.
Первый номер журнала вышел шикарно. В редакции была устроена выставка и банкет, на которые собрался весь тогдашний литературный и театральный свет. Кутили очень много.
Вскоре после этого случилась история дуэли Гумилева с Волошиным. В то самое время я был болен и не выходил недели полторы, но меня известили по телефону. Случилось это так.
В мастерской Головина в Мариинском театре часто собирались литераторы и художники. Оттуда можно было слышать оперы. Головин собирался в этот период написать групповой портрет сотрудников "Аполлона", но исполнить это ему впоследствии не удалось. И вот в один из таких вечеров Волошин подошел к Гумилеву и ударил его. Их развели.
В ближайшие дни, выздоровев, я поехал к Кузмину. Он жил тогда на башне Вяч. Иванова в маленькой комнате. Я застал там несколько человек, и все они чувствсТвали себя неловко и смущенно. Там сидел и Гумилев, спокойный и уравновешенный, как всегда, но преувеличенно торжественный. | 
